Автор: не указан

В последнее время я очень много работаю. После оперы «Леди Макбет Мценского уезда» я написал 24 прелюдии для фортепиано, концерт для фортепиано с оркестром, сонату для фортепиано и скрипки, музыку к балету «Причуды» и кинофильму «Любовь и ненависть». Сейчас я работаю над Симфонией № 4, которая станет своеобразным кредо моего творческого пути.

Какие основные цели я ставлю перед собой на данный момент?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо оглянуться назад на то, что уже было пройдено.

Будучи студентом Ленинградской консерватории, я находился под сильным влиянием таких великих композиторов, как Римский-Корсаков, Бородин и других, которые входили в известную «Могучую кучку». По окончании консерватории я начал изучать современную западную музыку. Творчество Хиндемита и особенно Стравинского произвели на меня неизгладимое впечатление, перечеркнув былое влияние «Могучей кучки».

Должен сказать, мне очень повезло оказаться именно под этим влиянием.

Мои руки, казалось, были развязаны, когда я начал серьезно и глубоко изучать мастеров, о которых мне было известно очень мало во время учебы в консерватории.

Будучи студентом, я представлял себе музыку набором разного рода звуковых композиций, музыкальное качество которых определялось их благозвучностью. Только некоторые время спустя я понял простую истину: музыка — самая могущественная форма искусства, способная передать разнообразные эмоции и пережитый опыт.

Именно тогда началась моя внутренняя мировоззренческая борьба. Эта борьба все еще продолжается, и я сильно сомневаюсь в том, что она скоро закончится.

I have been working intensively lately. Since the opera «Lady Macbeth of Mtsensk», I have composed 24 preludes for the piano, a concerto for piano and orchestra, a sonata for piano and violin, music for the ballet «Prichudi» and music for the film, «Love and Hate». I am now hard at work on the Fourth Symphony which will be a kind of credo of my creative work.

What are the principal tasks I have set for myself at this time?

To answer that question, it is necessary to glance back at the stages I have already passed through.

While I was a student at the Leningrad conservatory, I was strongly under the influence of the great composers, Rimski-Korsakov, Borodin and others known as the «mighty group.» On finishing the conservatory, I began to study contemporary western music. The art of Hindemith and particularly Stravinsky produced a powerful Impression on me, completely obliterating the «mighty group’s» influence.

I must say that it was a fortunate influence.

My hands seemed to become untied when I began seriously and profoundly to study masters about whom I had understood very little while in the conservatory.

While a student, I conceived music as a collection of different sorts of sound compositions, the musical quality of which was determined by degree of «pleasantness» of their sound. Only some time later did I understand the simple truth that music is a most powerful form of art, capable of transmitting the most varied experiences and emotions. It was then that my struggle for a world outlook began. This struggle is still going on and I do not think it will be soon finished.

Опровержение обвинений в формализме

Мировоззрение — то, что отличает советского композитора от несоветского. Чем глубже композитор понимает пролетарское восприятие мира, тем больше его музыка будет отражать мысли и чувства нашей эпохи.

Я подвергался яростным нападкам со стороны критиков, главным образом по обвинению в формализме. Я всегда отказывался признавать наличие каких-либо оснований подобным упрекам. Я никогда не был и не буду формалистом. Клеймить произведение формалистским только потому, что его язык сложен и, возможно, не сразу понятен, непростительно легкомысленно.

Теперь я поставил перед собой фундаментальную цель найти свой собственный простой и выразительный музыкальный язык. Иногда борьба за простой язык понимается несколько поверхностно. «Простота» часто становится эпигонством. Но выражаться просто не означает говорить так же, как это делали 50 или 100 лет назад. Это заблуждение преследовало многих композиторов, которые опасались упреков в формализме. Но и формализм, и эпигонство — опасные враги советской музыкальной культуры. Так, пройдя между Сциллой и Харибдой, композитор может стать подлинным певцом нашей великой эпохи.

Refutes Charge of Formalism

World outlook Is what should distinguish a Soviet composer from a non-Soviet composer. The more profoundly a composer understands the proletarian outlook on life, the more his music will reflect the thoughts and feelings of our epoch.

I have been subjected to vigorous attacks on the part of the critics, mainly on the charge of formalism. I have always refused to admit that there was any justification for these criticisms. I was never a formalist and never will be. To condemn a composition as formalistic just because its language is complex and perhaps not immediately understood is inexcusably light-minded.

I have now set myself the fundamental task of finding my own simple and expressive musical language. Sometimes the fight for simple language is understood somewhat superficially. «Simplicity» often becomes epigonism. But to speak simply doesn’t mean to talk as they talked 50 or 100 years ago. That is an error into which many composers have fallen, in their fear of reproaches of formalism. Both formalism and epigonism are dangerous enemies of Soviet musical culture. Once he has passed these Scylla and Charybdis, a composer can become the genuine singer of our great epoch.